Кусочек бунта

Сергей Чернавин

«Божиею милостию, мы, Петр III, император и самодержец всероссийский и проч., объявляется во всенародное известие…» Ровно 250 лет назад эти слова прозвучали в Саранске из уст, пожалуй, самого памятного бунтаря российской истории — ​Емельяна Пугачева. По данным А. С. Пушкина, первым в России исследовавшего хронологию Крестьянской войны 1773–75 гг., с 27 по 30 июля 1774 года здесь было казнено в общей сложности триста дворян «обоего пола и разного возраста». Драма тех дней оставила след не только в преданиях и легендах, но и в городской топонимике, сохранилась в памяти многих поколений горожан.

«17 июля 1774 года Пугачев, после разорения Казани, переправился чрез Волгу, имея намерение идти на Нижний и Москву, — ​читаю я исследование одного из первых саранских краеведов Александра Масловского. Помимо службы священником в Троицкой церкви (она и ныне действует в Саранске на ул. Володарского) он в конце XVIII века вел большую исследовательскую и просветительскую работу. — ​Но сильно укрепленный Нижний Новгород, крестьянское войско штурмовать не решилось и поворотило на Цивильск, Курмыш и Алатырь. Которые и были полностью раззорены. 27 июля на пути Пугачева встал Саранск. Шайка уже насчитывала до 5000 человек.

«Государь Петр Федорович» отправил в город Федора Чумакова с 30 казаками для передачи указа воеводе о встрече. Предписывал встретить его достойно, «а противникам и изменникам монаршей власти чинить казнь неопустительно». Саранский воевода Протасьев счел за лучшее бежать. Его примеру последовали другие дворяне и знатные купцы. В Саранске ни один дворянин не думал об обороне, а все, как овны, разбежались по лесам. Оставшиеся в городе от страха не знали, что делать.

Рано утром 27 июля передовые казаки опять явились в город и требовали, чтоб население вышло навстречу государю, в противном случае грозили казнию и пожаром. Пугачев подходил к Саранску от Атемара. Пройдя село Посоп, он остановился на луговине перед городом. Сюда поспешило на встречу все население, во главе с духовенством. Впереди шел архимандрит саранского Петропавловского монастыря Александр, первым опознав «государя» по шапке с каменьями «как быть золотой». Пугачев слез с коня и приложился к кресту, который держал священнослужитель. После сего отправился в Саранский собор, где слушал молебен, совершенный соборно духовенством. За молебном упоминалось имя Петра Федоровича и супруги его Устиньи Федоровны. По выслушании молебна, Пугачев опять воротился к своему войску, остановившемуся на лугу пред Саранском. Здесь раскинуты были палатки для Пугачева, свиты его и семейства. Неподалеку от ставки устроена была на валу виселица. Сюда сейчас же стали приводить к Пугачеву дворян, купцов, которых он, после краткого допроса, и вешал. Несмотря на торжественную встречу, шайка Пугачева не оставила жителей в покое. Дома дворян, купцов, чиновников были все ограблены; ограблено казначейство и все имущество казенное, соляные амбары; из острога выпущены были колодники…

…Представители городской элиты решились просить Пугачева прибыть к ним на обед, который приготовлен был у вдовы Каменецкой (усадьба стояла на нынешней Московской улице — ​С. Ч.). В числе депутации был канцелярист Терентьев, который впоследствии рассказывал старожилам: «Мы явились в ставку Емельянки втроем — ​я и два купца. О нас тотчас доложили ему. Вышедши из своей палатки, он опросил нас: кто и зачем прибыли? Мы ответили, что прибыли по поручению граждан Саранска, просить батюшку-государя на обед. Ему понравилось мое заявление, и он крикнул подручных, чтоб они поднесли мне водки. Я сказал, что водки не пью; но Пугачев грозно закричал: «Когда царь велит пить, нельзя отказываться!» Я выпил большой стакан водки, Пугачев велел поднести другой; я выпил и другой, и сделался пьян. Мне было тогда не более 18 лет. Часов около 12 Пугачев явился к Каменецкой на обед со своими поспешниками. На обеде, по обыкновению, он много пил водки, так что к концу обеда был уже пьян. Выезжая из дома Каменецкой, он встретил няню госпожи, а по другим мнениям — ​птичницу, которая, упавши ему в ноги, стала молить его избавить от злодейки хозяйки. Пугачев сейчас же дал приказание — ​повесить Каменецкую, и ее повесили на воротах дома».

Как свидетельствует авторитетный саранский градозащитник и краевед, заведующий научно-исследовательским отделом республиканского музея имени С. Д. Эрьзи, член Саранского градостроительного совета Виктор Махаев, сам дом был деревянным. В дальнейшем за ветхостью его разобрали. А вот сложенная из камня хозяйственная палатка, часть дворовых построек, пережила испытание временем. Во время трапезы в нее запирали дворян, привезенных их крепостными для дальнейшей расправы. Пугачев повелевал кого-то казнить, других просто высечь.

«На другой день по прибытии в Саранск, Пугачев обедал в саранском Петропавловском монастыре, по приглашению архимандрита Александра, — ​продолжает Масловский. — ​Прием так понравился Пугачеву, что, отъезжая, он пожертвовал на монастырь 50 р. Здесь же, обедая, он узнал, что один из священников, именно Покровской церкви, не выходил встречать его вместе с другими. Того нашли на колокольне своей церкви и повесили».

Картину событий дополняет известный писатель Алексей Иванов. Пройдя маршрутами Пугачева и Пушкина, он в 2012 году написал документальный роман «Вилы»: «В Саранске Емельян повел себя как свинья. Он решил поселиться не в шатре за околицей, как обычно, а в городе, и выбрал дом воеводской вдовы Авдотьи Каменецкой. Хозяйке приказали устроить пир. На пиру Пугачев упился и покидал в окно всю посуду. Когда на хозяйку нажаловалась служанка, Емельян повелел повесить вдову Авдотью на воротах ее же подворья. Бабу повесили. А Пугачев на другой день куражился уже на обеде у архимандрита Александра: сам он сыпал деньги «на обитель», а его молодцы, заставив дворню петь тропари, грабили жилище иерея».

Масловский: «В то время, как Пугачев пировал в Саранске, его шайки рассыпались по уезду, где грабили дома дворян, церкви и все, что попадалось под руку. Из рассказов старожилов сохранилось предание о погроме господского дома в селе Макаровке. Явившись сюда, злодеи стали искать господские деньги. Им сказали, что деньги спрятаны в церкви. Тогда они бросились в церковь, сломали церковные замки, нашли кладовую, которая была устроена в стене, за железной дверью. Деньги были разграблены, причем не пощадили и серебро церковное. Деньги оказались все медные; почему злодеи, взяв сколько нужно себе, остальные разбросали собравшемуся народу. Тогда же разбили погреба господские, завладели вином, пивом, и все перепились. Всю ночь на 28 июля злодеи буйствовали, заставляя крестьян и женщин петь им песни. Из господ в Макаровке никого не оказалось.

29 июля (по сведениям А. С. Пушкина — ​30.07.1774 г. — ​С. Ч.) Пугачев собрался выехать из Саранска; потому что от Арзамаса спешил против него храбрый полковник Михельсон, и от Алатыря граф Меллин. Михельсон, действительно, догнал бы Пугачева, если б не ложное донесение Арзамасской канцелярии, которая уведомляла его, что Пугачев от Алатыря воротился на Арзамас и Нижний. Это заставило Михельсона повернуть от Починок (в 60 верстах от Саранска) назад к Арзамасу, где он и узнал о ложном донесении, но время было потеряно; Пугачев, никем не обеспокоимый, вышел из Саранска к Пензе.

Оставляя наш город, Пугачев назначил воеводою прапорщика инвалидной команды Шихмаметьева, оказавшего особенную приверженность самозванцу по формированию ополчения и другими услугами. Собравши для пополнения армии Пугачева до 90 охотников и вооружив их, Шихмаметьев 29 июля вывел к собору всех жителей Саранска. Подъехав к народу, Пугачев велел прочитать манифест. По прочтении этого, Пугачев выехал из Саранска и потянулся со своим сбродом по старой дороге на Пензу. В это время у него было около 10 000 человек, наполовину вооруженных ружьями, наполовину дубинами и косами. Из Саранска бунтарь взял в свой лагерь 7 пушек, 2,5 пуда пороху, 150 ядер и 29 147 р. денег, нагруженных на 20 подводах».

Свою версию событий выдвигает Алексей Иванов: «Небольшой каменный дом казненной вдовы Авдотьи Каменецкой жители Саранска прозовут Пугачевской палаткой. С ее крыльца и прогремел главный указ Емельяна Пугачева: «Именем царя Петра III отныне в Российской державе всем крестьянам — ​воля, всем дворянам — ​смерть!» Угроза гибели, разумеется, пугала дворян, однако втрое страшнее была угроза свободы для всего народа. В могучей империи даже всесильные фавориты не владели своей жизнью и своей судьбой, а тут какой-то мужик в каком-то Саранске крикнул такую обжигающую дерзость! Пугачев крепился девять месяцев бунта — ​не дарил народу свободу. Свободой он награждал только тех, кто шел за него воевать: таких верстали в казаки. Но в Саранске Пугачева прижало. Он увяз в Поволжье накрепко. Инородцы не заменили ему башкир, потому что сплошь окрестьянились. А крестьяне не заменили ему казаков, потому что из бунта они выколачивали выгоду, а вовсе не боролись за свои права. И что делать?

Из ловушки Саранска имелся единственный выход: поднять на бунт всех крестьян. Но жадным и расчетливым мужикам для бунта требовалась самая соблазнительная приманка. Мотивы типа «земля — ​крестьянам» или «Кубань — ​казакам» тогда еще не работали. Расплатиться за бунт с мужиками Пугачев мог только закланием дворян. Грабь любого. Все — ​твое.

…Саранский манифест о свободе стал самым страшным указом Пугачева. Читать его вслух было запрещено даже тем прокурорам, которые требовали у судей смертных приговоров для пугачевцев. На полях сражений солдаты рылись в карманах убитых бунтовщиков не в поисках денег, а в поисках этого проклятого листка. Но причина страха перед манифестом была не в слове «свобода», от которого императрице якобы делалось дурно. Не делалось! Власть не поверила в вольтерьянство казака и легко считала корыстный смысл призыва: Пугачев «обольщал крестьян описанными в скверных его бумагах выгодами, думая, что таковые больше прилепят их к его богомерской роже». Речь шла о точном политическом расчете самозванца, а вовсе не о правах человека».

«На другой день, по уходе Пугачева, подошел к Саранску с войском граф Меллин, — ​продолжает хронологию событий Александр Масловский. — ​Тотчас же он начал расправу с бунтовщиками и изменниками. Воеводу Шихмаметьева арестовал, некоторых повесил, а многих высек плетьми, и восстановив порядок в городе, отправился далее по следам бунтарей. Более других в нашем городе пострадал архимандрит Петропавловского монастыря Александр. Священный Синод определил: «Одеть его в простую монашескую одежду, вывести на публичное место и, в присутствии архиепископа Казанского и народа, прочтя ему тяжкие его преступления, лишить монашеского звания: снять одежду, остричь волосы на голове и бороде, переименовать прежним мирским именем, отдать на светский суд, в учрежденную в Казани секретную комиссию». Прочее духовенство градское поплатилось на время лишением священнодействия, а потом было прощено императрицею и осталось на своих местах».

От времен Пугачева в городе не осталось ничего памятного, — ​констатирует Масловский. — ​Потому что Саранск два раза с тех времен подвергался страшным пожарам — ​в 1817-м и 1852-м годах, когда все имущество граждан, а вместе, вероятно, и письменные документы были истреблены. К сожалению, и дело о Пугачевском бунте, лежавшее до 1852 года в Саранском полицейском архиве, тоже сгорело. Уцелела долее других каменная часовня — ​на земляном валу, над могилою убитых и повешенных дворян, которая стояла до 1830-х годов. Но после была размыта водою и разрушилась…»

«В 1974–1975 годах в СССР широко отмечали 200-летие Крестьянской войны и в высоких кабинетах пришли к выводу, что память о Пугачеве необходимо увековечить, — ​рассказывает Виктор Махаев. — ​Но для крупного скульптурного монумента подходил только Саранск: остальные города Пугачев ограбил и спалил. У нас идея была воплощена лишь через 10 лет на улице Волгоградской. Для создания образа «предводителя народного бунта» был приглашен известный ленинградский скульптор Гликман. Гавриил Давидович уже бывал в Саранске. В 1977 году он поставил у обезглавленной Трехсвятской церкви (той самой, рядом с Пугачевской палаткой, — ​С. Ч.) памятник продотрядовцам. «Я подрядился на большой памятник Пугачеву, который в тех краях собирал свои разбойничьи войска, — ​цитирует В. Б. Махаев выдержки из мемуаров скульптора, опубликованных в Мюнхене в 1980-е годы. — ​При первом посещении Саранска я, разумеется, поинтересовался судьбой работ Эрьзи. Каково же было мое удивление, когда мне показали превосходный музей, отличное современное здание, построенное для экспозиции его скульптур по лучшим образцам современной архитектуры».

В семидесятые высокий холм на углу Волгоградской и Короленко был сплошь застроен деревянными избами, — ​продолжает Махаев. — ​В то время там сделали первую композицию, посвященную восстанию: копья, вилы и колеса сгруппированы на обзорной площадке. В 1979 году Гликманом была исполнена эскизная модель будущего памятника: мощная фигура мужицкого предводителя стоит, широко расставив ноги, подбоченившись, за поясом пистолет. Взирает на город, раскинувшийся у него в ногах, как хозяин. «Русский Робин Гуд» — ​защитник бедных и гроза богатых!

…Но в 1980 году Гавриил Гликман эмигрировал в Германию (где дожил до 89 лет, скончавшись в 2003 году). Поэтому проект доводили ленинградский скульптор Арон Плискин, мастер ленинианы, а также архитекторы В. С. Васильковский и А. И. Назаров. В 1985 году монумент из гранита был смонтирован на каменном основании. Причем сразу же после чего Плискин тоже эмигрировал, уехав в Иерусалим (где дожил до 99 лет). Судьба же детища этих эмигрантов в нововременье оказалась непростой. Когда монументальную скульптуру окружали посопские избушки, памятник, возносясь над холмом, производил впечатление своей мощью. Сегодня градостроительная ситуация там кардинально изменилась. С тылу единственного на всю Россию «Пугачева в граните» накрывает своей громадой грандиозный жилой комплекс, справа подпирают «свечки» высотных новостроев, слева теснит громоздкий «сундук» торгово-развлекательного комплекса. Да и современная автострада заметно скостила рельеф былой кручи. Зажатый этим «архитектурным ансамблем» монумент полностью теряет свое изначальное величие. Фигура исторического героя измельчена как будто намеренно. Современный Саранск — ​комфортный и гламурный — пытается минимизировать далекие грозные события, превратить их в незначительный эпизод, кусочек былого, а самого Пугачева низвести до уровня уличного хулигана. Так окружение меняет смысл всей композиции: наше сегодняшнее материальное благополучие исключает саму возможность общенародного протеста».

Р.S. В последний раз памятник бунтарю, да и само имя Пугачева облетели все мировые таблоиды в начале 2013 года. 6 января Президент РФ в Сочи лично встретился с Жераром Депардье и вручил ему российский паспорт. Знаменитый киноактер тогда демонстративно покинул Францию, протестуя против налоговой политики руководства страны. В ходе неформального общения новоиспеченный россиянин упомянул о планах снять кино о Пугачеве. Должно быть, именно тогда Владимир Путин посоветовал ему посетить Мордовию, где «бережно сохраняют память о предводителе народного бунта». Спустя примерно месяц кинознаменитость принимали в Саранске. И подошли к этому основательно: актер получил здесь прописку и даже был поставлен на налоговый учет! Нужно признать, что никто из предшественников Владимира Волкова никогда не имел такого медийного паблисити! Корпулентный облик Главы Республики Мордовия, удачно гармонирующий с внешними параметрами кинозвезды, был запечатлен мировыми СМИ на фоне единственного в стране памятника бунтарю. Впоследствии стало известно, что Депардье по адресу регистрации ни разу так и не появился. Как ни разу не отчитался и в местных налоговых органах! Увидим ли мы когда-нибудь его, погрязшего теперь с головой в скандалах и дрязгах, в образе Пугачева — ​большой вопрос…