Зуфар Давлетшин: «Мы здесь, чтобы нацистская зараза не пришла к нам домой»

Спецкорреспондент ТНВ — о новом проекте татарстанского телевидения, посвященном СВО

Телеканал «Новый век» запускает новый проект — «Алга». Каждую неделю в эфир будет выходить 26-минутная программа, посвященная людям, которые защищают интересы России на переднем крае СВО, а также тем, кто ждет и поддерживает бойцов в тылу — собирает и доставляет гуманитарную помощь, помогает их семьям, занимается волонтерской работой. В рамках передачи планируется использовать сюжеты и документальные фильмы, которые снимали во время командировок специального корреспондента Зуфара Давлетшина и оператора-постановщика Андрея Ключникова. Подробнее о впечатлениях от командировок, новых планах и пересмотре ценностей под впечатлением от спецоперации журналист Давлетшин рассказал в интервью «Реальному времени».

— Зуфар, новый проект назвали в честь нашего знаменитого батальона «Алга»?

— Я бы не сказал, что так прямо в честь батальона. «Алга!» — это же девиз Татарстана, не зря говорят, что у татар нет слова «назад» — у нас в этом случае говорят: «Разворачивайся и алга!».

Это будет большая программа с ведущим, с гостями в студии, и она, как и наши фильмы, посвященные СВО, не о войне*, а о людях — о наших земляках, которые там воюют, о волонтерах, которые помогают им здесь и ездят туда, доставляют грузы. Мы в ней объединим и сюжеты, которые привозим с СВО, и сюжеты из районов республики о волонтерских группах, которых уже несколько сотен, и все то, что невозможно показать в новостях и в рамках программы «Семь дней».

— Проект, как я понимаю, не ограничен количеством фильмов — он будет идти, пока есть материал?

— Думаю, да. До победы он будет идти как минимум.

— Этот проект — естественное продолжение ваших командировок на СВО и снятых там фильмов. Как все начиналось?

— Командировки начались в 2022 году. Где-то в июле — августе, когда формировались наши добровольческие батальоны «Алга» и «Тимер», стало ясно, что ведущий канал республики не может не освещать все это. Тогда генеральный директор канала сказал, что, возможно, предстоит такая поездка и спросил: готов ли я. Я сказал, что готов. Позднее он вернулся к этому разговору, повторил вопрос, я повторил ответ. И 28 ноября мы отправились.

— Откуда пришло это ощущение готовности, почему захотелось поехать?

— Мысли такие были, конечно, еще раньше. Я журналист, раз такое событие есть, и тем более там находятся наши ребята, добровольцы — конечно, думал, что интересно поехать. Крутились эти мысли в голове, и когда руководство сказало, что тоже есть мысли о том, чтобы делать оттуда репортажи, — все совпало.

Кроме того, я в профессии начинал с криминальной тематики, потом перешел на политическую и в 2014 году очень интересовался темой возвращения Крыма. Мы тогда ездили в Крым — в Севастополь, как раз в марте во время референдума. И для меня тема СВО — логическое продолжение этой темы.

— В Крыму было безопасно, а на Донбассе стреляют, взрываются снаряды, охотятся на людей дроны, и чувство самосохранения, желание избежать опасности никуда не денешь. Как справлялись со страхом?

А как справляться? Ну, думаю, так: я приехал и уехал, а наши ребята там постоянно. И местные жители, даже пожилые люди — они же тоже никуда не уехали, живут там. После этого мне говорить про свой страх, когда я приехал на 10 дней, на две недели, как-то немножко стыдно. А внутри — да, конечно это сидит. Но надо сказать, что бойцы всегда стараются обеспечить нам безопасность.

— Какие самые сильные впечатления вы вынесли из командировок?

— Самые яркие, конечно же, из первой поездки.

Запомнились встречи с бойцами батальон «Тимер» — он тогда был так сказать в активной обороне. И бойцы батальона «Алга», который только-только вывели с линии соприкосновения в Херсонскую область. Запомнил их лица.

Тем более тогда еще было очень много негатива по поводу гуманитарной помощи. С одной стороны, все говорили об отправлявшихся в зону СВО гуманитарных грузах, с другой — эти ребята, которые задавали вопрос: «А где это все?». Потом, конечно, выяснилось, что гуманитарную помощь просто не довозили до переднего края — это было еще невозможно. Потом, когда их вывели на ротацию, они, конечно, эти фуры увидели и немного смягчились, а вначале мы видели их озлобленные лица, эту обиду.

Помню, как в первой поездке мы остановились на дороге немножко отдохнуть, выпить чаю из термоса, где-то километрах в полутора-двух — взрыв. Мы не поняли, что это, только увидели, что оттуда быстро уезжает машина, и тоже решили быстренько погрузиться и уехать.

— Вы с бойцами знакомились поближе, общались? Что это за люди — чем дышат, о чем думают?

— Мне, наверное, повезло. Сегодня посчитал — за 10 поездок было снято где-то 190 интервью. Даже сам удивился как много. Большинство из них — настоящие патриоты. Помните, в 90-е годы и чуть позже считалось даже вроде как стыдно говорить: «Я — патриот»? Так вот, у этих людей патриотические чувства сохранились! Причем независимо от возраста, хотя мне больше встречались такие взрослые мужики 40+, а многим там было и за 50. И они говорили, что пошли добровольцами из чувства патриотизма, видя пример дедов, которые прошли Великую Отечественную, они на этом всем воспитывались.

П омните, мы еще общались с живыми ветеранами, которые участвовали в Великой Отечественной войне. И я думаю, что у нас у всех это как-то в генах, в крови осталось. Добровольцы говорят: «Мы здесь для того, чтобы вся эта нацистская зараза не пришла к нам домой, чтобы наши семьи нормально, спокойно жили». И я думаю, что раз наши деды смогли ее победить, значит, мы тоже сможем ее докорчевать.

— Встречались с носителями этой заразы, с противником?

— Нет, лично не встречался, их следы, скажем так, видел. В первой поездке — в Луганскую область — деревня какая-то встретилась на пути, там стояли наши росгвардейцы. Они завели нас в дом и показали на потолке фанерный светильник ручной работы. Я смотрю — вроде ничего особенного, а росгвардейцы говорят: «Присмотрись по углам», — оказалось, что по всему периметру этой «люстры» свастика вырезана.

В этом году летом в Луганске мы ходили по домам, где наши специалисты восстанавливали отопление и водоснабжение. Зашли в заброшенную квартиру — а там одна из комнат изрисована нацистской символикой. А помните комбинат «Азовсталь» в Мариуполе — как там сдавались боевики? У них тоже все руки и шея были в этих символах.

Сейчас мы привезли их учебники за 10—11 класс. Из них понятно, что образ врага там с 90-х годов воспитывался у молодежи. У нас у самих были учебники начальной военной подготовки — там что было написано? Как обороняться. А в современных украинских учебниках — боевое построение на поле боя, инструкция, как взаимодействовать при штурме, нападении… А когда я готовлю фильмы, встречаю на просторах «Ютьюба» много видео в открытом доступе, где подростки 14—15 лет скачут с криками: «Москаляку на гиляку!», призывают вешать русских.

Это патриотическое воспитание в их понимании, и оно было там поставлено на уровне, в отличие от нас, к сожалению. В 90-е годы все мы все-таки ну, точнее, те, кто был до нас, потому что нам лет по 20 было, о нем подзабыли.

— Какой настрой у местного населения?

— Мы смогли непосредственно пообщаться с населением только в Донецкой и Луганской республиках. Они с 2014 года обороняются от нацистов, они не захотели принимать эту киевскую власть. Люди жили в подвалах 10 лет, мирной жизни практически не видели, там выросло целое поколение таких детей. И они, конечно, наши, они русские, так же, как и Крым.

А вот в Херсонской, Запорожской областях люди не очень хотят общаться с журналистами. Если на улице подходить, они немного отстраняются. Они нам либо вообще ничего не говорили, либо высказывались очень осторожно. И не секрет, что во всех четырех регионах есть так называемые ждуны и стукачи, которые могут и артиллерию навести. В Лисичанске периодически бывают такие прилеты.

— На ваших снимках очень часто видно то, что можно описать цитатой: «Остановись, мгновенье». Это не просто хорошо построенный кадр, а эмоции, которые загораются на доли секунды. Как это удавалось в полевых условиях?

— Ну по первой профессии я фотограф, наверное, где-то там это все внутри сидит. А если проще — вот просто видишь картину, и она цепляет. И, к сожалению, я не все фотографировал, иногда только потом уже доходило.

Очень жалею, что лица наших бойцов так вот не снимал в тот первый раз — уставших, изможденных, только-только вышедших с передовой.

— Что еще сняли бы, если можно было бы вернуться?

— В первую очередь меня, конечно, интересуют люди. И я бы их снимал еще больше. Разрушенные дома восстановят, а вот с человеческой психикой сложнее.

— У бойцов, с которыми вы общались, которые участвовали в боях, эти внутренние изменения были видны?

— Да. У них отношение к жизни и смерти поменялось. Они стали больше ценить и родных, и близких, и даже какие-то, казалось бы, мелочи — тишину, крышу над головой, тепло, возможность помыться, тот же теплый туалет. Знаете, они там баньки себе строят под землей, стараются создать человеческие условия — это очень ценится.

Когда мы в первый раз там оказались, три дня не имели возможности ни помыться, ни побриться. Когда осознаешь, что ребята еще в более худших условиях находятся — в окопах, под постоянным огнем, где даже еду разогреть нельзя, нельзя костер разжечь… Мы же тут на это не обращаем внимания, верно? Меняется отношение к родным, когда ты ложишься спать и сознаешь, что можешь не проснуться, не увидеть родных. Естественно, в человеке тогда все меняется. И утром, когда просыпаешься, радуешься — ну, слава богу, проснулся. А что будет днем — неизвестно. И вечером радуешься — слава богу, день прошел, все живы-здоровы.

— А что эти поездки в вас поменяли?

— Очень многое стало казаться неважным — какие-то проблемы, к примеру, финансовые. Или машину стукнул — это такая ерунда. Да это вообще не проблема, это, по поговорке — всего лишь расходы. Когда ты понимаешь, что у тебя здесь все хорошо, нормально и ты хотя бы на 95 процентов уверен, что ты завтра проснешься, а люди там потеряли свое жилье, своих родных, когда людей хоронят прямо во дворе или в парке — где погибли, потому что невозможно отвезти на кладбище…

Когда ты понимаешь, что все очень непредсказуемо, очень внезапно может случиться, как в «Мастере и Маргарите», помните: «Да, человек смертен, но это было бы еще полбеды. Плохо то, что он иногда внезапно смертен, вот в чем фокус!», только тогда начинаешь по-настоящему ценить жизнь — каждый день, ценить своих родных. Потому что завтра этого может не быть.

— Есть что-то в этой жизни, что раздражает после таких поездок?

— Да, такое есть, видишь эти параллельные миры, беснующуюся молодежь, пьянство… Я процитирую одного бойца, к сожалению, погибшего. Алексей Копунов, позывной «Железяка». Он здесь в отпуске был перед Новым годом, и потом мы уже с ним там встретились. Он говорил: «Немного обидно, что заходишь в торговый центр, и там звучит вот это — Merry Christmas, Happy New Year и сплошной праздник. Понятно, что у людей праздник должен быть, тем более у детей. Собственно, ради этого ребята и воюют. Но когда кругом звучит вот это вот, не наше, не «В лесу родилась елочка», не Дедушка Мороз, а вот эта западная американская культура, — это, мягко говоря, неприятно».

Я совершенно не против мировой культуры, для которой нет ни времени, ни границ, ни национальности. Но это отголоски 90-х, я думаю, когда нас практически без войны завоевали, когда у нас остановились заводы, учителя, ученые, инженеры уходили торговать на рынок, потому что зарплату не платили по полгода-году. Когда шахтеры бастовали, а нам из Америки везли эти самые окорочка и ножки Буша. Когда немного стыдно было за страну. Я думаю, что сейчас мы пожинаем плоды того времени, когда о патриотическом воспитании было забыто, не было примеров, на кого равняться, и равнялись на это потребительство.

— Недавно подростки в Казани забросали снегом Вечный огонь, снимая с хохотом это на видео. Потом разместили извинения — после того, как завели уголовное дело. Как считаете, что и где надо менять, чтобы предотвратить подобные случаи глумления над нашим прошлым?

— Это все то же отсутствие патриотического воспитания. Мы с первого класса, с октябрят до комсомольцев росли на примере героев, нам все это объясняли, почему люди жизни своей не жалели ради Родины. А сейчас таких примеров не стало. Хорошо, что в школы возвращаются уроки мужества и встречи с уже новыми ветеранами. Но все-таки в семье нужно тоже патриотизм воспитывать. Может быть не надо так прямолинейно вдалбливать в голову, что ты должен быть патриотом, а через размышления бойцов, через ценности семьи эти мысли прививать. Если в семье все плохо, то дети это видят и перенимают и грубость, и цинизм, и мат, и алкоголизм. Это для них привычная картина — и картина мира такой же становится.

Я не раз слышал про афганский синдром — когда говорили всякие чиновники ветеранам: «Мы вас туда не посылали». Такого не должно быть, а сейчас, к сожалению, такое тоже происходит — я это знаю от бойцов, от родственников, от жен их. Слышу от них про то, что им приходится много бегать, чтобы оформить нужные документы. Я бы всех, кто так рассуждает, и этих подростков с их родителями недели на две, на месяц послал бы туда, на СВО. Даже не воевать, а просто пожить, посмотреть, как живут местные и наши ребята. Чтобы не было равнодушия. От него происходят такие вещи. Как сказал Юлиус Фучик: «Бойтесь людей равнодушных — именно с их молчаливого согласия происходят все самые ужасные преступления на свете».

*Примечание редакции: военная спецоперация не является нападением, вторжением либо объявлением войны Украине.