Дамир Абдуллин: «Я без операционной жить не смогу»

Детский нейрохирург — об уникальных операциях, родительской ответственности и настоящих чудесах

В ДРКБ Татарстана работает нейрохирург уникального профиля. Помимо классических нейрохирургических операций — как плановых, так и неотложных — он исправляет форму головы детям, появившимся на свет с врожденными деформациями черепа. Придает голове ребенка нормальную форму, чтобы мозг развивался правильно, и маленький человек жил нормальную жизнь, ничем не отличаясь от остальных детей. Такие операции делают в России лишь в нескольких клиниках, а хирургов, специализирующихся на них, в стране можно насчитать от силы полтора десятка. И один из них — Дамир Искандарович Абдуллин. В своем портрете для «Реального времени» он рассказывает о своей нелегкой работе, предупреждает родителей о том, чем страшны питбайки и тюбинги, признается в любви к своему делу, благодарит своих учителей и любимую жену.

Когда ему было 10 лет, его отец попал на операционный стол. С тех пор мальчик стал испытывать безотчетный интерес к медицинской профессии. Со временем становилось понятно: у него очень хорошо идут предметы естественнонаучного профиля — он любил физику, биологию и химию. К 11 классу эти склонности оформились в четко решение поступать в медицинский университет. Весь учебный год юноша дважды в неделю ездил из родного Васильево в Казань — на подготовительные курсы. Старания увенчались успехом: в 2002 году Дамир Абдуллин поступил на педиатрический факультет КГМУ.

«Детство» выбрал сначала из чисто рациональных соображений: на педфак конкурс поменьше, чем на лечфак. Но в процессе учебы быстро стало понятно: здесь, в педиатрии он на своем месте.

— Я ни разу не пожалел, что начал работать с детьми. Дети — более искренние. Они не врут, когда болеют, они очень честные. Поэтому с ними работать легко. А вот с родителями — сложнее, — объясняет доктор.

Как и большинство юношей-студентов медицинских вузов, наш герой планировал стать хирургом. Но в общую, абдоминальную хирургию ему не хотелось. На ранних курсах подумывал о пластической хирургии:

— В первую очередь, потому что это красиво и круто. Я вообще очень люблю красоту. Чтобы все было симметрично, аккуратно, чтоб не придраться. Это мой принцип в работе до сих пор, — улыбается Дамир Искандарович. — Но на 4 курсе, окончив с нами цикл неврологии, профессор Дина Дамировна Гайнетдинова по каждому из нас сформировала свое предсказание — рассказала, кем она в будущем нас видит. И мне она сказала: «Вы станете либо кардиохирургом, либо нейрохирургом». Эти ее слова стали для меня своеобразным звонком, щелчком: «А не пойти ли мне действительно в одну из этих специальностей?»

Когда начались занятия по детской хирургии, наш герой сначала думал о кардиохирургической карьере. Но случай свел его с легендарным профессором Валерием Ивановичем Даниловым, и тот предложил талантливому студенту стезю нейрохирургии. Дамир отказываться не стал. С пятого курса он загорелся этой специальностью. А чтобы войти в профессию и заранее «пройти огонь, воду и медные трубы», начал ходить на дежурства в больницу скорой помощи (легендарную казанскую «пятнашку»). Это было своего рода дополнительное образование: он приходил в приемное отделение, присутствовал в операционной, выполнял манипуляции, которые мог делать.

— Мы там работали со взрослыми. Я считаю, все нейрохирурги должны пройти через неотложную, жесткую нейрохирургию. Если эту школу не пройти, делать в профессии тебе нечего. Это в какой-то мере может стать отбором: кто-то его пройдет, а кто-то нет, — объясняет Дамир Искандарович. — Что-то там для меня на первых порах было шоком, где-то приходилось себя брать в руки, через свои эмоции перешагивать. Но интерес к профессии там у меня укрепился.

По окончании 6 курса Дамир Искандарович поступил в интернатуру по детской хирургии, проходил ее на базе ДРКБ. Сюда он пришел в 2008 году, во время учебы познакомился с заведующим нейрохирургическим отделением, Владимиром Станиславовичем Ивановым . По окончании интернатуры Иванов взял молодого хирурга к себе в отделение.

С первых же пор пришлось работать в жестком, напряженном режиме. Нейрохирургия — специальность «горячая», драматичная. Здесь нужно быть не только большим профессионалом (ведь работать нужно с тончайшими структурами), но и эмоционально устойчивым человеком. Потому что нейрохирургия — это про жизнь, в прямом смысле слова.

Дамир Искандарович признается: конечно, хирург чувствует свою ответственность, знает сложность выполняемого вмешательства. И это осознание обязательно присутствует на каждой операции. Свою первую самостоятельную операцию наш герой вспомнить не может — объясняет это тем, что вхождение в профессию происходило для него плавно, мягко. Коллеги всегда обеспечивали ему «крепкий тыл», постоянно оказывая молодому доктору большую поддержку. Наш герой рассказывает, как благодарен и своему заведующему Владимиру Иванову, и своему профессору Валерию Данилову — за то, что всегда чувствует их поддержку.

— Зато я помню свой первый выезд по санавиации. Это было меньше чем через месяц после получения сертификата нейрохирурга, в 2011 году. Восьмилетний ребенок в Арском районе упал с телеги, ударился головой. Была громадная гематома головного мозга, нужно было экстренно оперировать в условиях ЦРБ. Я проводил операцию, ассистировал мне местный хирург. А ведь там не было сложного оборудования для таких вмешательств — только мой чемоданчик с набором основных хирургических инструментов, который мы всегда возим с собой. Там минимальный набор — он, наверное, уровню 60-х годов прошлого века соответствовал. Не станешь ведь с собой всю нейрохирургическую операционную вывозить, — вспоминает доктор.

Всё прошло успешно, мальчика спасли, все функции мозга остались сохранны. После того, как опасность миновала и ребенка стабилизировали, его перевезли в ДРКБ, долечиваться. Дамир Искандарович вспоминает свои эмоции во время этой операции. Молодой врач постарался максимально отключить эмоции, сосредоточился только на том, что должен был сделать. И всё получилось.

А сегодня, через 13 лет после того случая, доктор рассуждает:

— Во время операции, как бы тебя ни захлестывали чувства, никаких эмоций быть не должно. Холодная голова в любой ситуации. Наверное, это сродни работе реаниматологов (которых я, кстати, боготворю — без них нам работать совершенно невозможно): нужно быть абсолютно хладнокровным и в каждую секунду осознавать, что ты делаешь. Конечно, перед тобой не механизм — ты всё это время четко осознаешь, что перед тобой ребенок, чью жизнь ты должен спасти. Но все эмоции можно позволить себе потом, когда уже всё сделано.

Но все это совершенно естественным образом сообразуется и с другой стороной личности доктора: с состраданием, с сочувствием и с чисто человеческими чувствами. Дамир Искандарович во время разговора совершенно не производит впечатления «каменного», малоэмоционального человека. С мягкой улыбкой, очень живой и эмпатичный, он располагает к себе с первых минут. И он признается: эмоции вне операционного стола могут захлёстывать, ведь нейрохирургам приходится не только выполнять плановые операции, но и встречаться с драматичными ситуациями в «неотложке».

А еще хирург тесно общается с родителями своих пациентов — помогает им пережить драму, подробно и честно рассказывает о состоянии ребенка. Когда может — успокаивает их, когда требуется — зовет на помощь клинического психолога из штата ДРКБ.

— И даже когда ты знаешь сам, что исход операции будет, скорее всего, хорошим — родителям в этот момент может быть очень плохо. Нужно попытаться донести эту информацию до них, помочь привести мысли в порядок. Ведь для родителей нет ничего важнее здоровья и жизни ребенка. И здесь мы используем индивидуальный подход. Ведь все абсолютно разные. При этом до операции нужно этот подход искать быстро и, возможно, даже жестко — каждая секунда может быть на счету. А вот после операции ты и сам можешь поддаться эмоциям, помочь, посопереживать им, посочувствовать, — объясняет свои принципы работы Дамир Искандарович.

Нейрохирурги не боги. Гарантировать того или иного исхода операции не может никто. Поэтому единственное, что доктор может твердо пообещать родителям своего пациента — что со своей стороны, медики сделают все возможное, чтобы сохранить ребенку здоровье и жизнеспособность. Очень важно не просто спасти жизнь, но и сохранить ее высокое качество, ведь нейротравмы крайне опасны в плане тяжелых осложнений. Но если доктора видят, что прогноз неутешительный — еще до операции доносят эту информацию до родителей, как бы ни было это тяжело.

— Родители должны с самого начала понимать, какова ситуация и прогнозы. Если изначально всё тяжело — мы обязательно им об этом говорим. Чаще всего это производит на санавиационных выездах, когда счет идет на минуты. Ты приезжаешь и видишь, что всё, скорее всего, будет не очень хорошо, — рассказывает наш герой.

Все нейрохирурги в отделении делают большой пул операций — и плановых, и неотложных. Но у большинства есть и свой «конек», своя узкая специализация. Для Дамира Искандаровича это краниопластика — работа над формой черепа у детей с врожденными деформациями. Мы уже говорили: таких специалистов в России и двух десятков не наберется. Большая часть таких операций делается сегодня в федеральных центрах, а с 2012 года они осваиваются и в ДРКБ. Наш герой ездил учиться этому в Институт нейрохирургии им. Бурденко, был на нескольких зарубежных стажировках, объездил всю Россию, находится на постоянной связи с коллегами по этому непростому делу.

Его шеф, заведующий нейрохирургическим отделением ДРКБ Владимир Иванов, в своем портрете летом рассказывал нашему изданию о Дамире Искандаровиче:

— Я считаю, он один из лучших специалистов в России по реконструкции черепа. Он практически полностью перекраивает свод черепа у детей с врожденными деформациями. Пациент, ребенок примерно полутора месяцев от роду, лежит на операционном столе, свод черепа выпиливается, включая глазницы, и перекраивается, формируется по новой. Потом эти заново выкроенные детали скрепляются, и голова ребенка обретает нормальные очертания. Кости в полтора месяца еще мягкие, и на этом этапе можно сформировать нормальное строение черепа. Более того, это, в зависимости от степени врожденной деформации, можно сделать через небольшие разрезы, эндоскопически, таким образом формируя новый облик маленького человека. Чтобы такое делать, нужно обладать не только тончайшим хирургическим мастерством, но и отличным пространственным воображением, быть большим мастером. И я точно знаю, что результаты таких операций у нас в ДРКБ одни из лучших в России.

Сам Дамир Абдуллин описывает: это очень тяжелые и сложные, многочасовые операции. В большинстве случаев происходит полная реконструкция свода черепа, он собирается заново в той конфигурации, в которой должен был быть собран природой, но по какой-то причине внутриутробное развитие ребенка пошло не так, как задумано. Такие пороки развития могут быть обусловлены генетически: например, когда возникает случайная мутация, которая приводит к преждевременному сращению швов черепа — череп перестает расти в этой области, и в результате ремоделируется вся голова, растет неправильно. При этом в норме голова растет из-за того, что растет мозг: он по мере роста раздвигает кости. И если шов закрывается преждевременно, то в этом месте мозгу становится в буквальном смысле тесно. Растет внутричерепное давление.

— Поэтому эти операции мы выполняем даже не с эстетической целью (хотя и это очень важно), а с целью увеличения и нормализации объема черепной коробки. Чтобы создать нормальные условия для роста головного мозга и для нормального развития ребенка, — объясняет Дамир Искандарович. — Если такую операцию не сделать — есть риск того, что ребенок будет отставать в развитии. Не говоря уже о том, какое качество жизни у него будет впоследствии. Ведь деформация головы — заметный эстетический дефект.

Перед тем, как делать операцию, доктор ее заранее прорабатывает. Использует данные томографа, рисует реконструкцию. Прорисовывает всё, часами обдумывает, что и как будет делать. Такая операция готовится очень долго. Результатом становятся благодарные глаза родителей и новое осознание для доктора: всё затевалось не зря!

В ДРКБ сейчас проводятся 30 — 40 операций по краниопластике в год. К Дамиру Абдуллину привозят детей со всей России. Ведь клиник, в которых делают такие операции, в России единицы.

А сегодня в нейрохирургическом отделении развивают еще и направление нехирургического исправления формы головы. Ведь у многих детей уже после рождения формируется позиционная деформация — когда, чаще всего, в результате неправильного ухода мягкие кости младенческого черепа деформируются. К примеру, малыш лежит постоянно повернутый на один бок — и череп у него «сплющивается» на эту сторону. Не зря ведь неонатологи сразу же учат родителей периодически переворачивать лежащих детей, чтобы воздействие на череп было равномерным.

Чтобы исправлять результаты такого «недогляда», казанские нейрохирурги используют особую методику: сканируют голову ребенка, моделируют правильную ее конфигурацию — и по этой модели на предприятии изготавливается специальный статический шлем. Несколько месяцев ребенка нужно держать в этом шлеме, и голова со временем приобретает правильную форму.

Конечно, как и остальные хирурги из отделения, Дамир Искандарович работает над неотложными хирургическими случаями. Самые частые несчастные случаи, после которых дети попадают в нейрохирургию, — автомобильные аварии и падения с высоты.

— А еще тюбинги и питбайки — это наш бич. Одно время тюбинги были очень частым способом получения зимних травм. Это же неуправляемый, тяжелый снаряд, развивающий большую скорость, и направление которого катящийся на нем человек не может контролировать. Они влетают в деревья, врезаются в ограждения, и дети на них тяжело травмируются. Было время, когда дети особенно часто выпадали из окон. А сегодня у нас массово поступают подростки после ДТП с питбайками и в меньшей степени — с самокатами (там травмы немного полегче), — объясняет Дамир Искандарович.

Самые тяжелые травмы, как говорят нейрохирурги, — выпадения детей из окон и ДТП с участием питбайкеров. Сезонность в работе, конечно, есть: в теплое время года принимают детей, упавших с высоты, зимой — жертв катания на тюбингах. В межсезонье основную долю нейротравм «поставляют» ДТП — причем подростков, разбившихся на питбайках и получивших травмы головы, приходится оперировать очень быстро, и тут, как правило, травмы очень обширные.

Дамир Искандарович согласен со своим коллегой-травматологом Алексеем Глушковым в том, что в большинстве случаев травма, которую получил ребенок, — во многом «заслуга» родителей. Кто-то не уследил за ребенком в комнате с открытым окном. Кто-то своими руками подарил чаду питбайк или не оценил опасности катания на «ватрушке». Но нейрохирург, мягкий и дипломатичный, не считает нужным обвинять родителей в том, что они не уследили, в момент, когда нужно спасать жизнь ребенка. Как правило, родители всё и сами понимают, если случилась трагедия. Они и без того убиты горем — зачем добавлять им новых страданий? Уже после того, как прошла операция, врачи проводят беседу с родителями: объясняют, как ухаживать за ребенком теперь, и как не допустить повторения подобного в будущем.

— Перед тем, как что-то сделать со своим ребенком — будь то подарок, или поездка, или катание на каком-то аттракционе — вы должны оценить, насколько это для него будет безопасно. И из этого исходить — всегда! Я сам отец двоих сыновей. Когда родился мой старший, я поставил защитные приспособления, замки на окнах, еще до его приезда из роддома. «Ватрушки» ни в коем случае детям не разрешаю. Когда у них появляется какой-то новый вид детского транспорта — самокат, велосипед — обязательно экипирую детей защитой: наколенники, налокотники, шлем обязательно они надевают. Своего ребенка надо защищать от всего! И нужно стараться понимать, с какой стороны может появиться опасность, чтобы уметь подстраховать вовремя. Понятно, что полностью, везде подстелить соломку невозможно. Но родитель не должен сам помогать ребенку получить какую-то травму? Этих историй многие сотни и тысячи! Вспомните, как родители не пристегивали детей в автокреслах до тех пор, пока за это не начали жестко штрафовать, — размышляет доктор.

Дамир Искандарович вспоминает страшный день расстрела в 175-й гимназии — он работал на сортировке раненых детей в приемном отделении, а потом как консультант присутствовал и в одной из операционных. Признается: было очень тяжело и физически, и морально. Было глобальное недопонимание того, почему и как это произошло.

А вскоре после того дня Дамиру Абдуллину пришлось еще раз столкнуться с подобной ситуацией — он выезжал помогать коллегам в Ижевск, где в 2022 году во время стрельбы в школе №88 погибли 18 человек, 11 из которых — дети… Туда казанские врачи прибыли на вертолете в первые часы после трагедии — и наш герой вспоминает, что в тот день не всех детей удалось спасти в больнице.

Профессия нейрохирурга драматична. И без смертельных исходов в ней, к великому сожалению, не обходится — бывают ситуации, в которых врачи бессильны. Дамир Искандарович темнеет лицом, когда мы заводим разговор об этом. Он рассказывает, как внутренне переживает такие истории:

— Приходится искусственным образом ставить блок внутри себя. Иначе, если слишком близко к сердцу будешь это все воспринимать — очень быстро перегоришь. Этому меня учили старшие коллеги: к сожалению, смерть — часть нашей профессиональной жизни. И мы должны с самого начала понимать: у каждого хирурга есть свое кладбище. Я спасаюсь тем, что работаю так, чтобы потом не было совестно ни перед собой, ни перед родителями пациента, ни перед коллегами. Работаю с полной отдачей, делаю максимум возможного, чтобы спасти ребенка. И только понимание этого, наверное, будет спасать тебя в последующем, если ребенок все-таки погибнет. Ты не сможешь упрекнуть себя в том, что чего-то не сделал.

Особенность работы в неотложных ситуациях в ДРКБ — мультидисциплинарный подход, работа всей большой команды. Хороший результат достигается в силу умения работать сообща, в бригаде большого комплекса. Дамир Искандарович вспоминает разные случаи, когда такой комплексный подход спасал не только жизнь маленьких пациентов, но и ее качество. Например, недавний случай, когда в приемный покой поступил ребенок с переломом позвоночника. Были опасения, что он останется парализованным ниже пояса, но старания всей бригады — травматологов, реаниматологов, нейрохирургов — увенчались успехом. Выписываясь из отделения, ребенок уходил домой на своих ногах. И такие результаты, конечно, всегда оставляют у докторов чувство радости и удовлетворения.

Наш герой рассказывает, что в его работе случаются и медицинские чудеса — когда пациент не может выжить ни по каким законам физики, но все-таки выживает.

— Такие чудеса почему-то бывают в районах. Приезжаешь с санавиацией, видишь травму, огромную гематому. Оперируешь, ребенку делают многократное переливание крови. Уезжаешь и предупреждаешь родителей: готовьтесь, дескать, к худшему, ситуация серьезная. А через месяц этот ребенок приезжает к тебе на послеоперационный прием — своими ногами заходит в кабинет! А с грудничками сколько таких чудес происходит, вы не поверите! Это совершенно невероятное что-то, удивительное — насколько велика воля к жизни и компенсаторные возможности у маленьких детей! — с горящими глазами рассказывает доктор.

Мы спрашиваем: а не возникает чувства сопричастности к этому чуду? Ведь это руки хирурга делают его возможным. Это ведь его мастерство, талант и вдумчивость сохраняет сотни детских жизней в год. Дамир Искандарович, сконфузившись, улыбается:

— Когда об этом задумываешься — есть гордость. Но только глубоко внутри. В глубине души. Показывать где-то что-то, говорить об этом я не буду. Это нехорошо, некрасиво. Но внутри себя ликуешь! Главное и самое любимое для меня в моей работе — когда ребенок, выписываясь, уходит из отделения на своих ногах. Благодарность родителей, веселые глаза пациента — вот это для нас главное.

В год Дамир Абдуллин делает порядка 100 — 120 собственных операций, плюс еще примерно столько же раз заходит в операционную в качестве ассистента. Был год, когда в операционный зал наш герой заходил 250 раз — это, по меркам нейрохирурга, очень много. Длительность вмешательств зависит от сложности задачи. Самая быстрая операция в практике нашего героя длилась 6 минут — нужно было практически стремительно установить датчик внутричерепного давления, снять ребенка со стола и перевести в реанимацию. А самая долгая длилась 10 часов.

Своих пациентов Дамир Искандарович наблюдает, ведет и после операции — ведь те остаются на диспансерном учете после выписки. Зачастую оставляет свой номер телефона родителям, консультирует их, потому что у тех возникает множество вопросов. Ведь до операции на мозге и после нее ребенок может вести себя по-разному. Нередко у него остаются неврологические дефициты, и родителям нужно помочь, подсказать, как справляться в новых условиях и в каких направлениях двигаться в реабилитации.

Наш герой продолжает вылетать в районы по санавиации, но в последние годы складывается тенденция общего уменьшения таких вылетов. Объяснение простое: раньше в ЦРБ не было томографов. Поэтому диагностировать травму или заболевание на месте не представлялось возможным — и для определения тактики лечения вызывали нейрохирургов из ДРКБ, которые на месте разбирались. А теперь томографы появились во многих ЦРБ республики, и диагностику проводят собственные врачи. Коллег из ДРКБ вызывают только в тех случаях, когда доподлинно известно: сами не справятся. Дамир Искандарович рассказывает: частота вылетов непредсказуемая. Была ситуация, когда за четыре дня было четыре выезда по санавиации. А бывало и такое, что два-три месяца обходились без вызовов нейрохирургической бригады в районы.

За пределами больницы Дамир Искандарович — в первую очередь, счастливый муж и отец. Он с огромной благодарностью отзывается о своей жене:

— Я муж прекрасной женщины. Она тоже врач, гастроэнтеролог. Как я уже до этого говорил, важно, чтобы у тебя во всем был крепкий тыл — и дома он особенно важен. И моя жена мне его обеспечивает: во всем меня понимает, поддерживает. Спокойно относится ко всем ночным звонкам, к моим вызовам на работу, к дежурствам и большой занятости. Она понимает всю важность и ответственность этой работы. А я знаю: сколько бы я ни провел времени на работе, у нас дома всегда будет все хорошо, спасибо ей за это!

Наш герой старается избежать ситуации, когда всю жизнь врач отдает чужим детям, а на своих не хватает времени. Каждый свободный час он старается провести с семьей, со своими мальчишками. Смеется: в свободное время любит организовывать дальние поездки всей семьей. В замкнутом пространстве машины появляется хорошая возможность поговорить с детьми и женой обо всем, обсудить множество вопросов и волнующие темы.

Со старшим сыном (ему 12) доктор выезжает кататься на горных лыжах, чаще всего на Урал: разумеется, при соблюдении всех мер предосторожности и с хорошей защитной экипировкой. Признается: адреналин трассы позволяет эффективнее всего «встряхнуться», проветриться, отвлечься от рабочих вопросов и перезагрузиться по-настоящему.

Задумываясь о том, кем он хотел бы себя видеть лет через десять, доктор философствует:

— Наверное, в первую очередь, человеком, которого все уважают. И пациенты, и коллеги, и семья. Я ведь, по большому счету, получил все, о чем мечтал. Добился того, чего хотел. Конечно, есть еще куда двигаться и к чему стремиться — но глобально у меня уже есть главное. Если говорить о дальнейшей карьере — у меня есть определенные мысли и понимание того, в какую сторону нужно менять нашу медицину, чтобы она стала еще лучше. Конечно, если мне дадут возможности эти мысли воплотить, я буду рад. Но главным условием при этом для меня будет возможность продолжать оперировать. Я без операционной жить не смогу!